Лев Златкин - Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]

— Объясни! У меня голова кругом пошла…

— Этому насильнику несовершеннолетней все равно намотают по максимуму. А за убийство не казнят, потому что все подтвердят, что Хрусталев его опустил, а у него не оставалось выбора, как кровью смыть позор. Иначе в зоне он и будет ходить все время «девкой». А всю оставшуюся жизнь будет работать на проктолога.

Великанов стоял у двери и не стучал.

— Чего ждешь, Великанов? — спросил его Рудин.

— Рано ломиться! — задумчиво ответил Великанов.

— Ждешь окончания срока? — пошутил Рудин.

— Нет! Жду, когда все договорятся! Я за то, чтобы сдать Поворова! — предложил Великанов. — Тебя, Рудин, могут тоже привлечь, между прочим. И тебя, Айрапетян! И тебя, Маленький! И тебя, Григорьев, тоже! Все вы сшивались возле Хрусталева в момент убийства…

— А ты в стороне? — прервал его Айрапетян.

— Я тоже замазан! — признался Великанов. — Поэтому я и предлагаю: сдать Поворова.

Поворов даже не сделал попытки вмешаться в решение своей судьбы.

Кобрик раздумывал, а Григорьев терпеливо ждал, когда он придет к верному решению.

— Мне трудно это сделать! — признался Кобрик.

— Тебя будут держать в одиночке как предполагаемого убийцу! — пугал Григорьев.

— Ты с ума сошел! — ужаснулся Кобрик. — Какой я тебе убийца?

— Меня не послушаешь, с ума сойдешь ты! — не отставал Григорьев. — Вспомни, как ты сам представился: «Двоих замочил!»? Так вот, уверяю тебя, все вспомнят твои слова, а следователь за них уцепится.

— Но я не могу лгать, понимаешь?

— Придется учиться! Твой грех я возьму на себя.

— Хорошо, я подумаю! — не решался дать согласие Кобрик.

Григорьев разозлился.

— Спасай свою шкуру, слюнтяй! — рявкнул он на Кобрика и обратился к Кузину: — Сергей Сергеевич, Кобрика спасать надо!

— От самого себя? — понял Кузин.

— Вы же слышали, что Телок обвинил Кобрика в убийстве? — пугал Григорьев.

— Он не отходил от меня! — защищал Кузин.

— Кому поверит прокурор? — усмехнулся Григорьев.

— Кому выгодно поверить! — согласился Кузин. — Что я должен делать?

— Сказать, что убил Хрусталева Поворов, — диктовал решение Григорьев.

— Скажу! Это убийство ему нужнее, чем нам, — согласился опять Кузин.

— Учись, Кобрик! — Григорьев привел Кузина в пример. — Схватывает с полуслова.

— Почему это вы решили, что Поворову убийство нужнее, чем нам? — не поверил Кобрик. — Зачем ему брать на душу столь тяжкий грех?

— Хотя бы потому, что в зоне убийца котируется значительно выше, чем опущенный насильник, — пояснил Григорьев.

И Кобрик задумался.

Неподалеку Айрапетян, Маленький и Рудин тоже обсуждали, какое решение им принять.

— Великанов прав! — волновался Айрапетян. — Каждому из нас могут намотать еще срок если не за убийство, то уж за соучастие точно.

— Но мы же дрались на стороне Хрусталева! — сомневался Маленький.

— Драка — тоже нарушение режима! — мрачно ответил ему Айрапетян. — И за драку намотают!

— Куда ни кинь, всюду — клин! — печально согласился Рудин.

К ним подошел Телок, с трудом оправившийся от побоев.

— Видали, как Поворов засадил Хрусталеву? — спросил он «однополчан», сплевывая кровь на пол. — Вот тебе и опущенный! В зоне как героя встретят!

— Мне тоже показалось: у Поворова в руке финка! — согласился Айрапетян и спросил у друзей: — Маленький? Рудин?

— А я что? — пожал равнодушно плечами Рудин. — Я как все! Закладываем Поворова!

— Согласен! — присоединился Маленький.

Айрапетян дал команду Великанову:

— Ломись, Великанов! Камера пришла к единогласному решению: сдать Поворова!

Кобрик понял, что и ему уже не отвертеться.

Великанов стал колотить в дверь своими огромными ручищами, и дверь, загудев погребальным колоколом по Хрусталеву, да и по Поворову, сразу же открылась. Вертухай, как обычно, подглядывал в глазок и подслушивал.

— Великанов! — заорал надзиратель. — Тебе светит условный срок! Не превращай его в бессрочный! Что ломишься? Обижают?

И он засмеялся своей шутке.

— Поворов Хрусталева зарезал! — сообщил Великанов. — Камера требует: убийце не место в нашем коллективе!

— Не базарь, Великанов! — заорал испуганный вертухай. — Говори нормально, как все!

— Заделал, говорю, Хрусталева опущенный! — вновь пояснил Великанов.

Только теперь надзиратель увидел лежащего на полу Хрусталева, из груди которого текла струйка крови.

— Второй жмурик! — ошеломленно прошептал вертухай. — И за один только день! Плакала моя премия! Накрылась!..

Он поспешно закрыл дверь в камеру, словно боялся чего-то, и пошел докладывать об очередном «ЧП» в камере двести шесть.

Его реакция развеселила камеру.

— Ой, умора! — захохотал Рудин. — Премия его накрылась.

— Кто о чем, а вшивый о бане! — гоготал Маленький.

— Чего гогочете, недоумки! — осадил их Кузин. — Это вы — перекати-поле, а у человека семья, дети. Небось на младшеньком сапоги так и горят, в футбол с приятелями играет, льдышки гоняет. Нам смешно, а у него показатели ухудшились, рост карьеры замедлился. Жизнь, она и есть — жизнь. А вам все бы лишь хиханьки да хаханьки…

— Братва! — вспомнил Айрапетян. — А как нам от драки отмазаться?

— Проще простого! — отмахнулся Григорьев. — Хрусталев начал со мной драку, и все, горя желанием прекратить нарушение режима, бросились нас разнимать. А Поворов подскочил к Хрусталеву и всадил ему в сердце заточку.

— И где нашел только? — насмешливо протянул Телок.

— Где? — задумался на мгновение Григорьев. — Как где? На больничке, конечно! Единственное место, где он мог украсть нож, — кабинет врача.

— У терапевта украсть скальпель? — ухмылялся Телок. — А насчет больнички я первый придумал!

— А что, у терапевта не может быть скальпеля? — недоумевал Григорьев. — Например, он им бумагу резал…

— И врачу теперь выговор объявят! — издевался Телок. — Сколько хлопот причинил всем один опущенный.

— Он уже не опущенный! — напомнил Айрапетян. — Смыл обиду кровью!

А Поворов лежал на холодном полу, все слышал, но безучастно, как будто и не о нем велся спор, как будто не его судьба решалась собравшимися не по своей воле задержанными.

Он вспомнил яркий момент своего безоблачного детства, когда ему ни в чем не было отказа: Виктор застыл у витрины магазина, торгующего медицинским инструментом, и требовал немедленно купить ему длинный блестящий ножик.

Тогда ему этот ножик не купили, несмотря на все его причитания, рев и вопли.

Теперь этот «ножик» его все же достал и перерезал малейшую надежду на выход из тюрьмы раньше того огромного срока, который ему светил.

Дверь камеры вновь открылась.

Вошли знакомые санитары с носилками. Погрузили на носилки тело Хрусталева и унесли.

Один из них на прощанье сказал мрачно;.

— Следующего понесете сами! Нашли фраеров!

— Носи, керя! — шуганул его Телок. — Шустри!

Вертухай заглянул в камеру и вдруг заметил лежащего Поворова, на которого он почему-то не обратил внимания, так был ошеломлен видом Хрусталева с медицинским инструментом, торчащим из груди.

— Вы что, суд Линча устроили? — спросил он, надеясь, что Бог милует, от третьего трупа за день избавит.

— Он вида крови не переносит! — успокоил Григорьев. — В обморок падает!

Надзиратель пнул сапогом Поворова.

— Вставай, подрасстрельный! За убийство в тюрьме тебе светит вышка!

— Вышка ему не светит! — успокоил Поворова Григорьев. — Хрусталев Поворова опустил! Оба преступления можно оформить как «взаимку»! У одного зад пострадал, у другого сердце.

— Если бы этому в задницу ланцет воткнули, — протянул надзиратель, — тогда еще куда ни шло… Ладно, следствие покажет!

Вертухай вывел Поворова из камеры и закрыл дверь.

Маленький, поскольку он был дежурный, чувствуя взгляды сокамерников, поднялся с койки и пошел выполнять свои нелегкие обязанности дежурного. Нелегкие на сегодняшний день.

«Вот не повезло!» — подумал он.

Взял половую тряпку, намочил ее под краном и стал замывать кровь на полу.

А все остальные, молча, как на представлении, следили за его манипуляциями почти зачарованно.

Минут через десять надзиратель опять появился в камере.

— Кобрик, к следователю!

Вызов не по форме — то, что вертухай не сказал свое сакраментальное: «На выход!» — так ошеломил Кобрика, что — он не сразу поднялся, ноги стали ватными и такими потными, будто в ширинку воды налили.

— Не дрейфь! — подбодрил Кобрика Григорьев. — Держись! И помни, что я тебе говорил.

Кобрик с трудом оторвал пятую точку от скамьи и пошел к выходу из камеры. Каждый шаг давался с трудом. Выбора у него не было: либо солгать и уйти после обеда из ставшей ненавистной тюрьмы, либо сказать правду и остаться в тюрьме на долгие месяцы.